(чтиво мемуарного толка, давно написанное и не представляющее собой никакой лит.ценности;
размещено на сайте для друзей, знакомых и тех, кого интересуют "этапы моего пути")
Всё, заканчиваю! Ещё один эскиз и домой. На сегодня достаточно. Я оторвался от кульмана и посмотрел на часы. Часовая стрелка со всей своей бесхитростной прямолинейностью намекала на приближающееся начало следующих суток.
Сынок мой - полуторагодовалый Сашенька - уже, конечно, спит и видит третий сон. А ещё в течение дня он видит свою мать, множество всяких любопытных и не всегда понятных вещей. Видит стоватную "ампу" под потолком и без абажура, стопку кухонных принадлежностей, за отсутствием какой-либо мебели сложенную на полу в коробке из-под импортного печенья, ещё он видит "босюю лузю" - маленькое, но пока ещё чистое озеро неподалёку от снимаемой нами однокомнатной квартиры, которое они вдвоём с мамой с удовольствием посещают в час дневной прогулки. И уж точно не видит он своего отца, который уходит, когда сын ещё не проснулся, и возвращается, когда тот уже давно спит. Лена моя, конечно же, этому не рада, так как семья всё никак не соберётся в полном своём составе, но вида не подаёт, потому как понимает, что другой жизни нам пока не светит.
Закрыв на ключ дверь лаборатории, я спустился на первый этаж к вахтёрской.
- Поздно заканчиваете, молодой человек. Нормальные люди давно дома ко сну готовятся, - сонный пожилой охранник, полковник в отставке, недовольным жестом передёрнул затвор входных дверей института.
- Так то ж нормальные! - попытался я перевести сказанное в шутку. - До свидания, Виктор Петрович.
- До свидания. В следующий раз не выпущу, и жалуйтесь кому хотите.
Я вышел на улицу и глубоко вдохнул. Ночной воздух, очистившись от запахов цивилизации, вобрал в себя ароматы свежескошенной травы и неизвестного мне кустарника, растущего в изобилии вокруг института. Шорохи листвы, свежесть воздуха как нельзя лучше очистили мозги от всего лишнего, скопившегося за день. Я тронулся в направлении автобусной остановки в наивной надежде на шальной автобус.
По профессии я физик. По наклонностям, как водится в таких случаях, - лирик. Вот уже год с лишним, как я со своей молодой семьёй из неблагополучной южной республики перебрался в Москву на заработки по приглашению Пашки - друга и однокашника по университету.
В своё время не один пуд соли съели мы с ним на пару. Вместе "линяли" с лекций в ботанический сад или в зоопарк, располагавшийся по соседству с нашим учебным корпусом, вместе рассуждали и спорили о смысле жизни, о высоком и вечном. Будущее представлялось нам, если не безоблачным, то вполне приемлемым для реализации наших творческих возможностей и осуществления самых заветных желаний. Мы общались большой компанией преимущественно сверстников, разделявших основные человеческие заповеди и правила интеллигентного сосуществования. Литература, кино, театры, совместные вечера. Мы ходили в турпоходы, учились играть на гитаре, учились работать, дружить и любить.
Потом пришла не совсем понятная, спущенная по партийной линии перестройка. История учит, что "революции сверху" до хорошего не доводят, впрочем, как и "революции снизу". Она пришла, разбередила умы, вселила надежды, разочаровала, кого-то обогатила, других разорила, поссорила друзей и разметала кого смогла по разным углам, городам и странам. Не обошла и наше общество. Начали всплывать противоречия, доселе казавшиеся несущественными: не те мысли, не та религия, иные возможности, другая национальность. Первый из нас двоих уехал Паша, успевший к тому времени обзавестись семьёй. Я отыскал свою судьбу в лице стройной девушки с серыми серьёзными глазами. И вот мы тоже в Москве.
Сволочь! И этот не остановился. Мог бы и подвезти, хотя бы до своего парка. Придётся топать пешком.
Москва нас встретила, как дальних родственников, - приютила, но всячески демонстрировала, что не слишком огорчилась, если бы мы, непрошеные, отправились восвояси.
У меня перед глазами стоит картинка, как большого рыжего кота, неизвестно за какой надобностью забравшегося на конёк черепичной крыши, атакует наглая ворона - весьма колоритный образец местной фауны и непременный атрибут московских городских пейзажей. Ворона, смешно подскакивая к коту боком, клюёт того в зад. Кот злится, шипит, теряет равновесие, рискуя свалиться на землю, размахивает лапами, а ворона отскочит на безопасное расстояние, перепорхнёт через кота и снова клюнет. Спокойно так, по-деловому, не тратя лишних эмоций. Кот орёт, а ей хоть бы что. Раз за разом, раз за разом, пока своего не добилась и тот всё-таки свалился. Эта аллегоричная картинка - живое отражение моей московской жизни. Жизнь клюнет - я отобьюсь, она снова - я кое-как, далее по известному сценарию. Интересно, чья возьмёт, и придётся ли мне, как тому коту, оказаться, в конце концов, на земле, или же "она" отступится.
Несколько месяцев тому назад Павел ушёл с фирмы, на которую работал, и основал свою, куда пригласил сотрудником и меня. Фирма занялась научным приборостроением. Я попал на должность конструктора-разработчика. Зарплата по меркам недавнего переселенца представлялась мне довольно высокой, но на деле оказалось, что на съём жилья и питание её не хватает никак. Как то одеяло, которое: натянешь на голову - ноги наружу, натянешь на ноги - голова непокрыта. Вот если бы я был москвич, тогда другое дело, а так … Пришлось брать на себя двойные, а то и тройные обязательства по работе, задерживаться, как вот сейчас, до одиннадцати - двенадцати часов.
Какой там "до двенадцати", на часах уже час! "Загулял" я, однако! Но вот и дом.
Дверь скрипнула, из глубины тёмной прихожей на меня глянул заспанный левый глаз моей "половинки". Другой глаз, видимо, ещё не проснулся. Вероятно, она укладывала Сашку, но, умаявшись за целый день, уснула вместе с ним. Уход за ребёнком, походы по магазинам, готовка, стирка, глажка - не последнее из перечня обязанностей, лёгших на её "хрупкие".
- Есть будешь?
- Только чай. Ты же знаешь, я на ночь много не ем.
- Чайник горячий на плите. Сыр, масло и всё остальное на столе. Когда будешь ложиться, не забудь спрятать всё в холодильник.
Холодильник - это единственная вещь, доставшаяся от хозяйки. Кухонный стол - Паша одолжил. Четыре табурета - наше первое приобретение из разряда мебели. Кроватей нет, спим на полу, зато не скрипит.
***
Утром меня разбудил яркий солнечный зайчик, примостившийся у меня на лице. Легкий ветерок из открытой форточки рождал шевеление занавески, и солнечный зайчик, радуясь этой забаве, предлагал им в ответ свою нехитрую игру.
Странно, что меня никто не разбудил… Ах да, сегодня же воскресенье! Благода-а-а-ать - потянулся я и сел, скрестив ноги, на постель. Из кухни до моего носа дотянулся дразнящий запах свежеприготовленных гренок. Знает Лена, чем меня побаловать. А вот и она, легка на помине:
- Ты уже проснулся? Ну-ка, сделай "маленький подъёмчик". У меня уже всё на столе остывает.
Не так давно в моей жизни появилось нечто новое.
Как-то раз, оставшись с копейками на руках за неделю до получки, я тщетно выискивал способы продержаться. Одолжить не у кого, семь дней есть один хлеб - я и жена сможем, но Сашка? В центр города я попал совершенно случайно. Работа засасывала, как трясина, и можно было жить и трудиться на окраине годами, так и ни разу не побывав в центре. Переходя улицу по подземному переходу на Пушкинской, я увидел, что с рук продают маленькие такие блокнотики с картой метрополитена. Давно хотел такой. Подошёл, спросил сколько стоят - так, интереса ради, денег всё равно не было. Для такой ерунды цена оказалась неожиданно высокой: десятая часть моего месячного заработка. Спросил и забыл. Через пару часов зашел в универмаг и тут же в отделе канцтоваров обнаружил вожделенную записную книжицу по цене раза в три дешевле такой же, но в переходе. Калькулятор в голове сработал раньше оформившейся там же мысли. Сама же мысль меня ужаснула. Как это я, научный работник, интеллигентный человек, смогу себе позволить подумать что-либо перепродать. Нет, этому не бывать, нереально! Уже через минут пять, в свете "романса моих финансов" всё представилось вполне реалистичным. Совесть дала себя уговорить, с одной оговоркой, что никто из близких об этом не узнает. Психологический барьер был преодолён.
Неуверенно протянув последние деньги, я выдавил из себя:
- Мне, пожалуйста, десять записных книжек с картой.
- Вы что, их солить будете? …Да что Вы мне деньги свои суёте, платите в кассу!
Этим же вечером, скоренько расправившись со всеми делами, я со своей добычей направился в переход.
Неприятно коробило соседство с многочисленными старушками, продающими пиво и хлеб, нищими бомжами, выпрашивающими милостыню, и праздношатающимися девицами неизвестного рода деятельности. "Ну и что? - утешал я себя. - А чем я их лучше?" Отчасти также утешало присутствие уличных музыкантов, торговцев цветами и интеллигентной на вид женщины с котятами и оригинальной табличкой "продам в добрые руки". Сквозь густое табачное амбре просачивался терпкий запах мочевины и пролитого пива. Удивительную гармонию с обонятельными мотивами составляли слуховые вариации, а именно - неординарное исполнение музыкантами полонеза Агинского. Казалось, что у них так же, как и у великого Паганини, порвались струны, а заодно сломался и смычок. Обшарпанный скрипичный кофр, лежащий у их ног с просительно отворённым зевом, непрерывно пополнялся монетами и разного достоинства купюрами милостью растроганных прохожих, видимо, желающих, чтобы молодые таланты обзавелись новым инструментом взамен искалеченного или же продолжили своё обучение платным образом. Мраморные стены перехода пестрели объявлениями на тему "куплю-продам" или, вроде, "театр эротики дает спектакли в актовом зале детского сада № …". Иногда встречались настоящие шедевры типа: "Лечу от энуреза. Пожизненная гарантия. Постоянным клиентам скидка…" или "Излечиваю геморрой. Уникальная мануальная методика. Интим не предлагать… ".
Я отыскал свободное место между старушкой, держащей пачку в недавнем прошлом сливочного масла, и урной для мусора. Из заплечной сумочки извлёк два блокнотика и выставил их перед собой, демонстрируя качество обложки первого и развернув второй, как главный козырь, на страничке с картой московского метрополитена. Через десять минут нудного стояния ко мне подвалил сутулый бритоголовый парень с одной единственной, похоже, обсосанной кем-то прядкой на голове, а ля персонаж картины "Письмо турецкому султану":
- Покаж-ж, чего у тебя там.… С картой? Это хорошо! Уговорил, беру, - сунув блокнот себе в карман, бритоголовый продемонстрировал мне свой гладкий затылок и начал неторопливо удаляться.
- …!? Эй, а деньги? Заплатить забыл!
Парень с блатной грацией полуобернулся одними плечами:
- Ты узнай сперва, кто я такой!… Ты ваабще здесь стоять хочешь?
Масластая (от слова "масло") старушка с несвойственной её возрасту энергичностью затрясла головой, подтверждая полномочия бритоголового. О подобной практике я был достаточно наслышан, да и потеря одной записной книжки не представлялась значительной. Я кивнул головой.
Еще минут через пятнадцать ко мне приблизилась дама пожилого возраста, судя по засаленной кошёлке, - из домохозяек. Зыркнув на меня взглядом командира "расстрельной команды" образца 37-го, она стала в позу публичного экзекутора - правую руку в бок, левую ногу вперёд - и неожиданно завопила на весь переход:
- Стыдно, молодой человек! Вон лапища-то какие! Да на тебе пахать можно, а он встал тута, бездельник! Постеснялся бы! Это надо же, за таких вот во время войны люди жизнь свою отдавали!
У меня появилось трудно преодолимое желание провалиться на месте и смешаться с почвой.
- Иди, иди себе и не задирай, покудава не спросют! Почём ты знаешь, можа у него несчастия какая! - неожиданно спасла положение старушка с маслом.
Я тут же проникся к ней горячей симпатией и сердечно поблагодарил за поддержку.
- Не обращай на её внимания, милай! Такие, как энти, как раз и не хлебнули в жизни лиха по-настоящему.
Но тут наш разговор прервало новое событие:
- Менты!! - чей-то тревожный возглас единым вздохом пронёсся по ряду торгующих, рождая мгновенный переполох. Котята исчезали в корзинах, пиво в сумках, ещё миг - и старушки с маслом рядом не оказалось. Я почти рефлекторно опустил руку с товаром. На местах, сохраняя спокойствие, привычно остались музыканты и нищие. Но - нет! Одна старушка замешкалась, не успев спрятать бутылки с "можайским", и перед ней уже возникла жизнью откормленная фигура милиционера.
- Ты что это, старая?! Не тебя ли я предупреждал, здесь не торгуй? - рука с резиновой дубинкой сделала короткий замах и опустилась на бутылку в руках трясущейся от страха женщины. Зазвенело разбитое стекло, молочная лужица быстро растекалась посреди перехода. Многочисленные белые ручейки, затейливо петляя между незаметными взгляду неровностями, весело помчались наперегонки прямо прохожим под ноги. Те брезгливым движением, обходили их стороной и удалялись, каждый своей дорогой. Старушка стояла, онемев от страха, потирая ушибленную руку.
- Чтобы я тебя здесь больше не видел! - ангел правосудия в погонах по-хозяйски оглядел переход, попинал ногой для порядка спящего в углу бомжа и, удостоверившись, что тот ещё жив, неспешным шагом двинулся дальше.
Всё, как ни в чём не бывало, возвращалось на свои места. Появлялись на свет из корзины игривые котята, с оптимизмом звенело выставляемое в бутылках пиво, оттряхивались от налипшей грязи рассыпавшиеся в переполохе булки и батоны. Одна только пострадавшая, неуверенно потоптавшись на месте, собрала свои сумки, несколько раз оглянулась на остальных, как бы в поисках поддержки, и, не найдя её, поковыляла вверх по ступеням.
В этот день я принёс домой половину своего месячного заработка! Вытащив из кармана смятые купюры, молча выложил их живописной кучкой на кухонный стол.
- Откуда деньги?! - Лена, показавшись из ванной комнаты с полотенцем на голове в виде свирепо закрученного тюрбана, с удивлением уставилась на моё произведение.
- Торговал.
- Как торговал?! - глаза у жены округлились ещё больше.
- В переходе блокнотами.
- Какой переход…?! Какие блокноты…?!
Я пересказал ей без утайки события последнего дня.
- Что скажешь об этом?
Тягостная пауза повисла, как нож гильотины. Стыд за содеянное волнами заливал мне лицо. А ведь мне и не припомнить случая, когда бы я в последний раз так краснел. Я ждал реакции жены, как приговора и был готов ко всему…
- Родной мой!! - по щекам жены катились слёзы. С чрезвычайной нежностью и чувством она обняла меня и крепко прижала к себе. - … Люблю тебя!
Весь вечер и вся ночь были наполнены любовью, лаской и бесконечными признаниями, пока сон не сморил нас обоих.
Не в деньгах счастье, они так и остались лежать забытыми на столе (до завтрашнего дня, конечно), но существует нечто более драгоценное и живительное, как глоток из Грааля, что излечивает души и возвышает их - это их взаимопроникновение и бесконечное понимание, рождённое на острой грани между болью и радостью. По-моему, это и есть счастье.
***
Кусок молодого сыра, жаренная ломтиками молочная колбаса и хрустящие гренки с горячим душистым свежезаваренным чаем, - что может быть лучше для проголодавшегося мужчины на завтрак? Любимая женщина у плиты, весёлый малыш, разбирающий на полу папину магнитолу на запчасти, - что может быть лучше для настоящего мужчины в жизни? Счастлив, имеющий то и другое одновременно!
- А почему ты меня не разбудила?
- Хотела, чтобы ты выспался! Сегодня же воскресение.
- А в воскресение, как ты помнишь, я еду в переход.
- Переход подождёт. Имею же я право хоть изредка видеть своего мужа? - Лена, в шутку разыгрывая негодование, села мне на колени. - Так имею я право или нет?
- Конечно, имеешь.
- Тогда не ходи сегодня никуда.
- Лена! Ты же знаешь, что надо! На - до!
***
С того самого дня, как у меня в переходе на Пушкинской появился свой коммерческий интерес, я старался каждый выходной выбираться туда на приработки. Прошло несколько месяцев. Лёгкая с коротким рукавом рубашка сменилась курткой цвета "хаки" на синтепоне. Зима в тот год стояла суровая. Минус двадцать - двадцать пять за окном стали привычным делом. Продолжалась бойкая торговля блокнотами. Для удобства приходилось на морозе работать без перчаток, руки мёрзли "по-чёрному", но зато у меня скопился небольшой оборотный капиталец. Я быстро наловчился бегать от "ментов", добро позволяла молодость и сноровка. Был на хорошем счету у старушек, так как не составлял им конкуренции и был предельно вежлив и уважителен. Там же познакомился с заместителем главного редактора какого-то медицинского журнала, сбывающего с рук пальчиковые батарейки, бывшим доцентом провинциального университета, торгующим сигаретами, и прочими интересными людьми.
Переход являлся, говоря словами известной песни, "перекрестком семи дорог". Здесь назначали встречи командировочные, прогуливались приезжие, "панковали" местные бездельники, постоянно тусовались влюблённые пары. По вечерам звучала музыка, порой это подрабатывали небесталанные музыканты или студенты московских музыкальных училищ. Служило это место также прибежищем для всякого рода блатных и приблатнённых. Распространители травки, проститутки со своими сутенёрами, "кидалы", "наперсточники" - всё это не полный перечень местных слоёв "детей подземелья". В этом маленьком "королевстве кривых зеркал", подчас принимая уродливые формы, отражалась жизнь "мира надземного". В нём также соседствовали добро и зло, правили свои правители, платились свои налоги, пела свою песню и мутировавшая здесь любовь. Нелепая такая любовь, суррогатная, хроменькая и кривоватая: научного работника - к торговле, командировочного - к проститутке, проститутки - к наркоману, скрипичного футляра - к рублю, спящего бомжа - к луже, милиционера - к своему народу.
До недавних пор моё сложившееся мировоззрение относительно жизненных, человеческих ценностей не подвергалось серьёзным атакам со стороны суровой действительности. Но в последнее время активизировались процессы коррекции. Я больше стал уважать людей, некогда от меня далёких и не всегда объяснимых в своих поступках. Как мне кажется, стал лучше понимать разницу между человеческой бедой и пороком, честью и бесчестием, жалостью и состраданием, чувством и безразличием. И при этом стал жёстче относиться ко всему негативному, уродующему и без того убогую нашу жизнь.
В переходе ужесточились "ментовские" набеги на торгующих. В силу вошли некие законодательные акты запрещающие торговлю в неположенных для этого местах. На тот момент, кроме торговли записными книжками, мне захотелось испробовать продажу отечественных наручных часов.
Как-то раз, поленившись лишний раз съездить домой, я потащился в переход сразу же после закупки товара. В моей сумке наряду с блокнотами лежало двенадцать элегантных пар от московского часового завода "Слава". Куплены они были на всю сумму моих многомесячных накоплений. Это было непростительной ошибкой. Оглядев привычным взглядом рядок торгующих и вежливо поздоровавшись со знакомыми, я расслабился и привычным движением извлёк единственную записную книжку. Лучше бы я этого не делал. Уже через несколько минут в ментовке составлялся протокол о торговле в неположенном месте, а на следующий день последовали административный штраф и конфискация моей сумки вместе с моими надеждами на лучшее будущее. Для расправы не понадобились ни понятЫе, ни какие-либо иные доказательства.
"И остался мужик у разбитого корыта".
***
На меня "девятым валом" снова начала накатывать проблема выживания. Положение отчасти спасли две пары часов, оставшиеся дома от прошлой закупки. Соблюдая осторожность, я продал их в этом же переходе и начал обдумывать дальнейшую свою стратегию.
В то время в стране развернулась большая компания по приватизации "гигантского пирога": общенационального достояния. Каждый гражданин должен был получить свой "кусочек", равный по стоимости "кусочку" любого другого гражданина. Для этого было напечатано огромное количество ценных, а точнее бесценных, бумаг. Иными словами, бумаг без цены, не имеющих никакой реальной стоимости, - типа талонов на бесплатный обед в столовой для малоимущих. Чтобы при этом отбить у простодушных сограждан "аппетит", талон был наречён неудобоваримым иноземным словом - "ваучер". Вроде как, у тебя несварение желудка, и от этого в кишечнике приключился жуткий "ваучер". А для того чтобы граждане охотнее расставались с этими бумажками в обмен на гроши, соответствующие стоимости хорошего слабительного, дабы удачно "пронесло", - на талонах была напечатана смехотворно маленькая сумма. Затем эти "ваучеры" были розданы народу по штуке на брата, и было указано стать в очередь в "бесплатные столовые", коими явились инвестиционные фонды. Потом как пошло и поехало: в одной столовой повар с талонами слинял, в другой - компот перцем пересолили, а третья столовая закрылась на "обед" … для работников столовой …, которые всё и съели. В итоге, по известным законам, все "куски пирога" осели в желудках чиновников "общепита". Конечно, после такого пира на столе оставались крошки - ешьте на здоровье гости дорогие. Тут уж кто как успел: воробьями налетели, передрались, поделили, склевали. Поэтому единицы остались сыты, а у остальных, извините за выражение, - "ва-у-чер-р-р".
Я как-то заметил в переходе, что от милиции совсем не прячутся торговцы ваучерами или иначе, как их тогда называли - "ваучеристы". Москвичи, вероятно, помнят эдаких ловких ребят, которых в то время развелось в центре, как грибов после дождя. "Куплю ваучер!… Куплю ваучер!…" - носилось над толпой призывными голосами давно забытых здесь коробейников. Их не трогали. Видимо, любые операции с ваучерами - бумагами, как было упомянуто, "без ценными", - торговлей не считались. Я с воодушевлением ухватился за этот факт и вскоре стоял на привычном месте, но уже с табличкой, на одной стороне которой было написано "куплю ваучер", а на другой - "продам ваучер". Операция была примитивна, как бачок от унитаза. На имеющуюся наличность у прохожих скупались ваучеры по договорной цене, затем табличка переворачивалась, и те же ваучеры продавались всем желающим, но с наценкой. Если на руках ваучеров скапливалось в избытке, то можно было съездить на биржу, ведущую операции с ценными бумагами, и сбыть там их оптом.
***
Осточертевшая, невыносимо долгая московская зима, подобно усталому, но опытному борцу "сумо", который никак не желая быть выброшенным за круг, то на шаг отступает, то неожиданной атакой возвращает утраченное, всё же шаг за шагом сдавала свои позиции долгожданной наступающей весне. Словно ранние подснежники на протаявших газонах, окрашивая уходящий снег в тёплые рыжеватые тона, показались многочисленные собачьи фекалии, скопившиеся тут за весь зимний период выгулов наших "меньших братьев". Радуясь этим первым цветам, завозились на снегу и вездесущие вороны. Густой от мелкого мусора рассол, порождённый тающими придорожными сугробами, растекался грязной кашицей по дорогам и тротуарам, вызывая ненависть у водителей и московских модниц, преждевременно сменивших тёплые надоевшие за зиму сапоги на лёгкую демисезонную обувь. Ступени перехода стали скользкими от постоянной слякоти, забивались не справляющиеся стоки, переход подтапливало.
Дело оказалось весьма прибыльным. Моё финансовое положение улучшалось на глазах. За каждый свой выход я платил местной мафии одну "штуку" рублей и мог торговать хоть целые сутки. За один такой день, при удачном раскладе, я мог заработать в размере одного месячного оклада инженера. Пропал голодный блеск в моих глазах, и этого было уже не скрыть. Поэтому после некоторых колебаний я рассказал о своих экспериментах Павлу. Переварив сказанное, Павел попытался втолковать мне, что этот бизнес "неправильный". Его слова для меня звучали, как выводы Винни-Пуха о том, что неправильные пчёлы могут давать лишь неправильный мёд. Но поскольку мед пришёлся мне по вкусу, я не внял его философии и лишь попросил на всякий случай не рассказывать о моём бизнесе никому более. Паша попросил меня о том же, чтобы не смущать остальных работников моими высокими заработками.
- Спасибо за завтрак. Я пошёл.
- А, может, попробуешь сегодня здесь, около станции? - подала идею Лена с дальним прицелом на то, что в этом случае я вернусь домой пораньше.
- Может, попробую?
Сложив в напоясную сумку нереализованные с прошлой вылазки ваучеры и табличку, я вышел на улицу. Воскресное утро было прохладным и живительным. Тело наливалось бодростью и энергией. Я втиснулся в брюхо забитого до отказа автобуса, который, с энтузиазмом беременного таракана, охая на дорожных выбоинах и покрякивая на поворотах, доставил меня к железнодорожной станции. Вокруг станционной площади располагался продовольственный рынок, несколько промтоварных магазинов, по периметру были разбросаны автобусные остановки. Площадь являлась весьма посещаемым городским объектом. Я расположился вблизи самого оживлённого места и извлёк табличку.
"Клёв" оказался не самым успешным: за два часа лишь один замусоленный ваучер, купленный у разящего перегаром алкаша, которому не хватало на водку. Я с надеждой провожал глазами очередного прохожего, когда ко мне подвалила целая команда молодых представителей подрастающего поколения рэкетиров.
- Ты чей? - последовал вопрос, поражающий своей философской лаконичностью. Можно было ответить "мамин и папин", но, боюсь, меня бы не поняли.
- Свой, - ответил я в том же "разрезе".
- От кого стоишь? - ещё более ёмкий по смыслу вопрос был произнесён с нажимом в голосе.
- От Милославского, - брякнул я "от балды", вспомнив знаменитую комедию и заодно озадачив "лидера группировки".
Парень с необычно широкими скулами и покатым лбом в раздумьях исследовал пальцем недра своего носа. Он явно что-то слышал о Милославском, но не помнил что именно. Это имя, звучащее как солидная кличка, тормозило его агрессивность.
- Я такого не знаю, - несколько морщин на его молодом лице отразили напряжённую работу неотягощённого излишней мыслью мозга.
- Зато он знает тебя наверняка.
Ребята отошли на пару шагов в сторону для "экстренного" совещания. Затем толпой исчезли в неизвестном направлении, видимо для консультации у "специалистов". Через полчаса ко мне приблизился лидер компании:
- Мы очень уважаем Милославского, но это наша территория. И если ты хочешь здесь стоять, то должен платить нам, - произнеся этот свой самый длинный (за весь наш разговор) монолог, он удалился.
Я, смакуя ситуацию, перешёл площадь и встал со стороны рынка.
Но дело сегодня не двигалось с мёртвой точки. Мне надоело стоять без толку, и я начал подумывать о том, "не дёрнуть ли на хаус".
- Привет! Ты что тут стоишь? - голос прозвучал неожиданно и над самым ухом. - Ваучеры продаёшь что ли?
Я оглянулся и увидел своего сотрудника и сокурсника по университету Эдика Манукяна. В Москву он приехал со своей женой Светой намного позже меня. Помыкавшись и не найдя подходящей работы, он позвонил Паше: "помоги", мол, "с работой, друг!" - и хотя в университете мы с ним вовсе и не дружили, но Паша купился на эти слова, пригласив его к себе. Эдик снял жильё неподалёку в пригороде, начал работать и вскоре столкнулся с теми же проблемами, что и я.
- Здоро`во! А ты откуда это узнал?
- Да по тебе не видно, что ли? Стоишь тут с табличкой…. А, вообще-то мне Пашка сказал. Да ты не дёргайся, всё нормально! Я тебя очень хорошо понимаю.
Ну, думаю, что сказано, того не воротишь.
- А ты что здесь делаешь?
- Да вот на рынок собрался…. Слушай! - Немного замявшись, он продолжил, - А ты не мог бы мне помочь, научить ваучерами торговать? Понимаешь, я поиздержался малость, а на этой неделе мне платить за квартиру. Да и дома есть нечего. Денег опять же не хватает.
Его явно смущало, что приходится обращаться с такой просьбой именно ко мне. В университете он "держал марку" человека светского, много повидавшего на своём веку, а потому искушённого судьбой и слегка в ней разочаровавшегося. Эдакий Печорин нашего времени. Но создавшееся положение ставило нас на одну полку. Голод не тётка! Хоть мне и не хотелось плодить себе конкурентов, но Москва - город большой, подумал я, там разберёмся.
- Давай, встретимся в воскресенье, но Паше об этом не говори …
В тот день мы отправились "на охоту" на пригородной электричке, отправлявшейся от той же станции. Электричка зелёной гусеницей-сороконожкой бежала по полям, весело отстукивая на стыках какой-то свой, ей одной присущий мотив. Ввиду летнего дачного сезона людей в вагоне набралось немного. Шумная компания беззаботных студентов с рюкзаками, возглавляемая темпераментным белобрысым оптимистом с заезженной и неважно настроенной гитарой, молодёжным фольклором торпедировала пассажирам слух, заражая последних духом шестидесятых. Я проводил "мастер-класс", рассказывая Эдику о тактике и стратегии моего дела, о ментах и рэкете, обо всём, что знал сам. Он признательно улыбался и был весь из себя "рубаха-парень" и "свой в доску".
К тому моменту, как мы добрались до перехода, я как раз добрался до метода "ловли на живца". Объяснив что к чему, я стал личном примером демонстрировать отточенную технику этого метода. Эдик в великом смущении стоял в стороне и на мои призывы присоединиться и ударным трудом доказать эффективность моих уроков не откликался. Вскоре у меня в кармане весело зашуршали хрустящие купюры. У Эдика, доселе безмолвно взирающего на мою "ловлю", глаза загорелись неподдельным интересом старого рыбака. Не выдержав накала эмоций, он приблизился ко мне и срывающимся от волнения голосом прохрипел:
- А можно тот ваучер, который ты купил последним, посчитать, что как будто его купил я? - улыбаясь своей неотразимой улыбкой, он протягивал мне деньги за ваучер.
- …!?
Такое мне слышать ещё не доводилось. Это что-то новенькое! Заработать, как бы поработав!
- Ну, ладно, - ответил я, движимый святым духом взаимовыручки.
- Тогда пусть он побудет у тебя, я всё равно торговать ещё не умею.
Что-то ментов давно не было, подумал я, надо быть повнимательней. А вот и покупатель. Договорились о цене. Покупатель расплатился, забрал у меня ваучер, потом передумал, сказав, что посоветуется с женой. Я проверил ваучер и возвратил деньги клиенту. Через минуту он вернулся и заявил, что всё-таки возьмёт. У меня по опыту сработала внутренняя сигнализация: клиент - кидала. Я отказался от сделки, и кидала, для вида "повозмущавшись", убрался восвояси. Старый, как мир, воровской трюк: то соглашаясь на покупку, то отказываясь от неё, кидала провоцирует переход из рук в руки ваучера и денег попеременно. Стоит ослабить внимание, как покупателя уже рядом нет, а на руках у "лоха" остаются фальшивые деньги, обычно "кукла" (пачка бумаги, прикрытая парой купюр), или же ваучер того же качества.
Но вот и "неподдельный" покупатель! Ещё одна "штука" в моём активе. Пачка денег симпатичным холмиком оттопырила карман моей сорочки.
- Послушай, - появился из-за спины Эдик, - а можно мы будем считать, что это ты мой ваучер продал?
Меня это начало потихоньку "доставать"!
- А ты не хочешь сам попробовать?
- Да я, наверное, в следующий раз! - Эдик снова улыбнулся бесхитростной улыбкой "внука турецко-подданного".
День складывался удачным образом, выручка была довольно приличной, и это настраивало меня на благодушный лад.
- Ну, ладно! - во второй раз ответил я Эдику, отдавая ему его деньги и сверх того заработанную мной "штуку".
Но вот и конец дня. Эдик цвёл и пах, как майская роза, ещё бы: в его кармане лежали три, условно заработанные, "штуки". По дороге домой, как и было условленно, мы встретились с его женой Светой, которая работала продавцом воздушной кукурузы где-то далеко, у южных окраин города. Со Светой на тот момент я был знаком лишь заочно.
- Это мой лучший друг! - представил меня Эдик.
Лесть - штука страшная, так как всегда понимаешь, что это ложь, однако, почему-то всё равно приятно. Странно человек устроен!
Ну, что же? Сделал доброе дело - ставь "галочку", тимуровец несчастный!
***
- Когда будут готовы чертежи? - Паша подошёл к моему столу.
- Сегодня заканчиваю последний, и можно будет отдавать в производство.
Он явно на что-то зол, это видно по выражению его лица. Он зол, но не говорит почему. Не на меня ли? Странно: Павел - человек прямой, сверх меры даже. Если что не по душе - заявляет сразу. Если зол на меня, то непонятно, почему молчит. А может, мне это показалось, может, он просто не выспался или не с той ноги встал? Бывает же иногда.
- Почему не собран этот узел? - голос был раздражён, вопрос адресован мне. Стоя над скелетом будущей установки, Паша указывал на него пальцем.
- На производстве ещё не все детали готовы.
Он точно сердит. И я тому причиной. Интересно, на что именно он разозлился? Очевидного повода я вроде не давал.
А самое удивительное, что что-то явно мешало ему высказаться! Это интересно!
Паша сидел за своим столом и время от времени бросал на меня косые взгляды. Я делал вид, что не замечаю. Эдик продолжал заниматься своими текущими делами.
Наконец Пашу всё-таки прорвало:
- Пойдём выйдем в коридор, разговор есть!
Мы вышли из лаборатории, по дороге я уловил заинтересованный взгляд Эдика и, кажется, начал обо всём догадываться.
В коридоре тускло мерцала лампа дневного освещения. Краска на стенах кое-где облупилась, паркет же присутствовал местами. Тут же стояли огромные до потолка малопонятные для непосвященного научные установки и приборы, с массивными штангами, с кронштейнами и к тому же, опутанные кабелем и проводами. Что-то вроде из арсенала доктора Франкенштейна. В общем, обстановочка как раз для такого разговора. Выступление своё Павел начал весьма интересным предисловием:
- Для начала я должен попросить тебя не говорить об этом разговоре Эдику.
- Хорошо. Я ничего не скажу. А почему такие секреты?
- Я обещал Эдику ничего не говорить тебе. Но создалась такая ситуация, что я не могу молчать! - неловкость от сказанного и раздражение попеременно читались на его лице.
- И что эта за ситуация?
- Ты почему водил Эдика в свой переход? - вопросом на вопрос ответил Паша.
- Он попросил.
- Но я же просил тебя не смущать сотрудников своими экспериментами! Ты знаешь, на какой разговор меня вызвал Эдик? Он заявил, что за каких-то несколько часов он заработал в переходе бо`льшую часть своего месячного оклада. Что ему смешно у меня работать за гроши и потребовал поднять зарплату. Я ему был вынужден повысить её. И вот, что я тебе скажу: если ты хочешь со мной работать, не трогай моих сотрудников! - бросив последнюю фразу, Паша вернулся в лабораторию.
Я в расстройстве чувств ушёл в конец коридора.
Действительно, интересная картина. Вначале я прошу Пашу не рассказывать никому о моём бизнесе. Он рассказывает. В ответ я вынужден нарушить обещание, помогаю Эдику и беру с него слово, не говорить об этом Паше. Эдик, конечно же, выкладывает всё Павлу и в свою очередь просит его не сообщать об этом мне. Понятны становятся Пашины затруднения. Но у него в этом деле тоже свой интерес, и он выгружает всё на мою голову. Теперь я связан обещанием не говорить о состоявшемся разговоре Эдику. Вот здорово! Теперь я даже не могу вида подать, что возмущён неблагодарностью последнего.
Ну, что же: каждый, кроме меня, в этой игре под названием "Жизнь" забил свой гол в чужие ворота. Эдик, как самый пронырливый, добился своего и получил три очка: деньги и бизнес-урок от меня, зарплату от Паши. Паша пропустил гол от Эдика, но отыграл очко на мне, найдя для себя возможным высказать свои претензии. Если разорвать этот круг несдержанных обещаний и выйти из игры, то в моей сетке останутся три безответных мяча: конкурент, "напряг" в отношениях с Пашей, потерянные деньги и, может быть, работа. Доигрался, тимуровец несчастный! Может, с работы уволиться?…
***
Что было дальше?
А дальше события развивались следующим образом.
Эдик так и не узнал о том, что я в курсе его "достойного" поступке и продолжал разыгрывать роль "Печорина". К слову будет сказано, он с ней так и не справился.
Я всё же ушёл с работы, но позже и не в связи с описанными событиями. Некоторое время переход ещё оставался частью моей жизни, затем пришли другие времена. Но это уже другая история.
А история "моего перехода" на Пушкинской на том и заканчивается. Он отыграл свою значимую роль в моей жизни. Впереди меня ожидало свободное плавание в негостеприимном океане ранних для нашей страны малоцивилизованных капиталистических отношений. У перехода же продолжалась своя жизнь, полная для его обитателей иных событий и приключений. В его историю ещё будет вписана трагическая страница, связанная с террористическим взрывом. Я же надеюсь, что остальные её страницы будут светлы, а переход будет отвечать своему непосредственному назначению: помогать людям безопасно перейти на другую сторону улицы.
Сочи - Москва август 2001г.